Когда в Москве произошли первые взрывы, это казалось чем-то нереальным и вопиюще страшным. В сознании не укладывались те два дома, которые внезапно сложились словно карточные строения, унеся сотни человеческих жизней. Здесь, вдали от Москвы, не было страха, что подобное возможно и у нас – переживания порождались столкновением с новым злом и гибелью обычных людей. Это новое зло повторялось с завидной периодичностью и изуверским разнообразием, но проявляя географически бедную локализацию – Москва и Кавказ. Мысль о том, что страдает Кавказ, быстро нашла логическое объяснение: это рубеж, границы ТОГО и ЭТОГО мира, в котором невозможно определить врага в лицо и штампу в паспорте. Привыкание к тому, что взрывы происходят в Москве, происходило намного дольше, но и оно в итоге наступило. Нет, я не имею в виду москвичей – как раз им привыкнуть к этому труднее всего. Каждый новый теракт приводит в кабинеты психиатров и психотерапевтов новых пациентов, которые боятся спускаться метро, боятся людей с большими черными сумками и многого другого. Речь идет о стране в целом и ее отражении в виде Интернет-сообществ. Когда я 25-го пришел на работу, то никакого живого обсуждения произошедшего взрыва не было. Заглянул в несколько ЖЖ, авторы которых люди далеко не безразличные – ничего. Значит, мое предчувствие, родившееся пару лет назад, верно: мы к этому привыкаем. Как японцы свыклись с мыслью о новом землетрясении, так и мы принимаем фатальность терактов. Шокировать могут только откровенные кадры, но и к ним, похоже, вырабатывается иммунитет, делая из окровавленных людских тел манекены для остросюжетных боевиков. Коэволюция терроризма и восприятия его – страшная вещь, поскольку она толкает террористов на более изощренные формы убийств неповинных людей, и чем безвиннее жертва, тем точнее нанесен удар.